— Все инновации в онкологии перечислить невозможно. Главное, что на форуме каждый участник, несомненно, сможет выбрать для себя все, что ему покажется наиболее важным, интересным и пригодится в работе или продолжении научных исследований. Практически в каждой секции будут представлены доклады специалистов НМИЦ радиологии — это результат деятельности центра в борьбе против рака. Мы всегда с большим интересом относимся к исследованиям наших коллег, что-то принимаем, с чем-то спорим. Ведь только в спорах рождается истина. А в целом мы все едины в стремлении помочь больным.

В рамках форума пройдет и такое знаковое мероприятие, как lV конгресс Российской ассоциации терапевтических радиационных онкологов (РАТРО), которая, кстати, в этом году отмечает свое 20-летие. Эта организация, объединяющая в своих рядах радио- и лучевых терапевтов страны, тесно сотрудничает с Европейской ассоциацией радиационных онкологов (ESTRO), которой, в свою очередь, исполняется 40 лет. Так что это юбилейный год для радиотерапевтов России и Европы.
Накануне конгресса РАТРО планируется школа ESTRO+РАТРО, посвященная одной из важнейших проблем радиотерапии — клинической радиобиологии. Участники смогут послушать лекции ведущих специалистов нашей страны и Европы.
Важно отметить, что только совместная деятельность специалистов из разных стран позволяет надеяться на успехи в лечении наших больных.

— А как насчет медицинских работников среднего звена? От их квалификации зависит очень многое.

— У среднего медицинского персонала радиологических отделений назрела серьезная проблема. Переоснащение отделений лучевой терапии новой современной радиотерапевтической техникой требует изменения программы подготовки и переподготовки среднего медицинского персонала, который непосредственно работает с этой техникой. В рамках конгресса РАТРО планируется конференция радиационных онкологов, на которой будут обсуждаться серьезные проблемы обучения специалистов. Остается открытым вопрос о создании общества радиационных онкологов, что мы и собираемся осуществить на данной конференции.

— Как реализуется стратегия по борьбе с онкологическими заболеваниями, которая с 2019 года стала приоритетом отечественного здравоохранения? Как повлияло на оказание помощи онкологическим больным включение онкологии в число приоритетных отраслей медицины?

— Это огромное поле, на котором произошли изменения. Во-первых, лидер нации обратил внимание на онкологическую службу. Во-вторых, к работе подключились общественные деятели, которые тоже стали много внимания уделять онкологии. В онкологическую службу пришли деньги, в которых она остро нуждалась. У нас больше нет финансового дефицита в вопросе обеспечения лекарственными препаратами самых отдаленных уголков нашей Родины. Стали развиваться диспансерное наблюдение и скрининговые программы. Более того, Россия объявила о расширении скрининговых программ до семи локализаций в рамках ежегодной диспансеризации населения, тогда как в Европе их всего лишь три. Возникли планы по перевооружению онкологической службы в регионах, поступили большие деньги на смену многих лучевых установок. Появилась направленность нашей страны как ядерной державы на разработку радионуклидов для собственной лучевой терапии. Мы сейчас участвуем в разработке нашего отечественного линейного ускорителя (КЛТ-6) и в формировании совместной лаборатории со Всероссийским НИИ автоматики имени Н. Л. Духова по нейтронной терапии.

Внимание со стороны власти, финансирование повлияли и на приток кадров в нашу специальность. В этом году благодаря нашим целевым программам и просто по бюджету в одном только МНИОИ им. Герцена конкурс 380 человек на 16 вакансий. Сами понимаете, какие широкие были у нас возможности в плане выбора кадров! За это спасибо еще и СМИ, которые постоянно рассказывают о внимании правительства и лидеров страны к нашей службе, о ее работе. Будущие врачи слышат обо всем этом со студенческой скамьи, соответственно, и престиж профессии растет.

— Как показала себя онкологическая служба во время пандемии?

— Очень хорошо показала. Нам известно о предложениях перевести нашу службу на европейскую систему, расположив онкологические учреждения на базах крупных больниц. Это казалось логичным, ведь онкологическому больному необходима помощь мультидисциплинарных специалистов. Но в условиях пандемии, особенно в Европе, многие онкологические учреждения были закрыты. Отечественная онкологическая служба сформирована иначе. Поэтому профильные онкологические учреждения и центры, в которых мы смогли наладить эпидемиологический режим, продолжили свою работу в штатном режиме и смогли оказывать помощь онкологическим больным. О том, что онкологическая служба показала свою состоятельность, выдержав испытание пандемией, говорит и министр здравоохранения России Михаил Альбертович Мурашко. Он пошел на риск — не закрыл ни одного диспансера, и риск этот оказался оправданным благодаря успешной работе нашей службы в столь непростой ситуации. Мы общались с главными онкологами разных стран — они восхищаются нашими достижениями, в том числе слаженной работой в самых сложных условиях пандемии.

— Уже можно подвести промежуточные итоги по COVID-19: как коронавирус повлиял на вашу клинику и на состояние онкологической помощи в целом? Плановые обследования и вмешательства были ограничены — отразилось ли это на положении больных?

— Безусловно, пандемия отбросит нас на некоторое время назад. Например, англичане подсчитали, что на 40 спасенных от коронавирусной инфекции жизней мы теряем около 700 онкологических пациентов из-за вынужденного ослабления наблюдения за ними. Но это опять-таки больше относится к ним, а не к нам, потому что отечественная онкологическая служба сформирована иначе. Ни в одной стране мира нет такой структуры, состоящей из отдельных профильных учреждений, за рубежом она высокоцентрализованная и мультидисциплинарная. Поэтому я думаю, что в нашей стране потерь среди онкологических больных будет меньше.

Сейчас мы столкнулись с проблемой остановки скрининговых программ на 7–8 месяцев. Такая ситуация во всем мире. И наши зарубежные коллеги, и мы считаем, что последствия этой вынужденной паузы проявятся не сейчас (потому что мы пока пожинаем плоды проводившихся ранее скрининговых программ), а примерно через полтора года. Сейчас мы опять увидим уменьшение смертности — вот так лихорадит систему! Почему? Потому что мы просто не выявляем новые случаи заболеваний, а тем временем многие из наших пациентов переходят в четвертую стадию. Конечно же, это общемировая проблема и удар по хорошо налаженной службе. Мы сейчас в том же положении, что и лечебники. Там, где были созданы такие мощные структуры, как онкодиспансер, мы удерживаем ситуацию, но на уровне первичного звена, к сожалению, упустим часть пациентов, которые перейдут сразу в тяжелые стадии.

— Правда ли, что риск осложнений и летального исхода при заражении онкобольного коронавирусом возрастает в 5–6 раз?

— Это совершенно непроверенные сведения! Как раз сейчас мы собираем регистр по онкологическим больным, переболевшим новой коронавирусной инфекцией. Вы знаете, что мы давно уже ведем канцер-регистр, но не всегда есть возможность наладить нормальную регистрацию. Дело в том, что онкологические пациенты с начала пандемии попадали и в другие учреждения, не только занимающиеся онкологией и коронавирусом, поэтому регистрация была не очень понятной.

Конечно, есть больные, у которых заведомо снижен иммунитет, но мы обратили внимание на то, что некоторые пациенты в таком иммунодефицитном состоянии легче переносили коронавирусную инфекцию, нежели условно здоровые люди и те, у кого иммунитет был на высоте. Видимо, сниженный иммунитет оказался своего рода профилактикой цитокинового шторма. Это относится в том числе и к пациентам с гемобластозами и лимфомами, за которыми мы внимательно наблюдали: это были наши больные в том самом филиале, где мы работали по ковиду, — НИИ урологии и интервенционной радиологии им. Н.А. Лопаткина. Поэтому, прежде чем делать какие-либо выводы, необходимо еще провести много научных исследований и проанализировать уже собранный материал.

— Ваше отношение к вакцинации для врачей и для онкологических пациентов? Будете ли прививаться?

— Открою вам тайну: я уже привился и провел еще одну прививку, также вакцинировались два моих заместителя как добровольцы. Мы прекрасно перенесли вакцинацию. Считаю, что врачам нужно прививаться обязательно, так как мы находимся в зоне такой серьезной вирусной нагрузки, что риск заболеть очень высок. Наша служба состоит из высококвалифицированных специалистов, и жалко каждого!

Кстати, мы очень хорошо сохранили кадры в условиях пандемии: из 4000 сотрудников лишь 30 заболели в тяжелой форме, при этом мы не потеряли ни одного из них, всех выходили. Готовы работать и дальше. Хотя очень не хочется переживать еще одну волну, но если придется, то лучше это делать во всеоружии, используя все достижения современной науки. Мы полностью доверяем нашим вирусологам и считаем, что у нас очень сильная вирусологическая служба.

И если нам говорят, что все уже готово для вакцинации, то мы склонны доверять этим заявлениям и готовы прививаться нашими вакцинами. Что касается вакцинации онкологических пациентов, то здесь необходимо сначала создавать группу клинических испытаний по разным локализациям.

— Сейчас регистрируют новые препараты против COVID-19 (левилимаб, лопинавир + ритонавир и др.). Могут ли они применяться у онкобольных?

— Препараты действительно разработаны интересные, но, чтобы ответить на любой вопрос в онкологии или по другому направлению, нужно провести клинические испытания. С учетом того, что токсичность этих препаратов низкая и первоначальные этапы испытаний пройдены, нужно проводить третью фазу уже на выборке пациентов из той или иной группы риска. Наш центр сертифицирован под испытания, и, если будет такое решение, мы готовы предоставить нашу площадку и специалистов для проведения исследований. Это суперважные и очень нужные испытания, потому что онкологических больных при той специфической выживаемости, которой удалось добиться в онкологии, необходимо сохранить. Во-первых, это социально значимые люди, а во-вторых, мы еще будем жить в условиях коронавируса некоторое время, онкологические больные в этот период будут появляться, и нам следует быть на передовой линии современной науки.

— Какими новыми возможностями — диагностическими и лечебными — может гордиться онкологическая служба сегодня?

— Это очень объемный вопрос, отвечать на него можно долго. Мы можем гордиться современной диагностикой. Например, еще несколько лет назад таких установок, как ПЭТ, были единицы, теперь же позитронная эмиссионная томография доступна практически каждому пациенту. Более того, наряду с диагностикой с применением радиофармпрепарата развивается и направление тераностики — одновременного с диагностикой лечения обнаруженных метастазов или опухоли радиофармпрепаратом. Это исключительно интересно! Нами введены эндоваскулярные методы в онкологию. Мы занимаемся лечением онкологических пациентов с почечной недостаточностью и другими серьезными соматическими нарушениями благодаря развитию такого направления, как кардиоонкология. Растет профессиональный уровень наших анестезиологов, мы стали делать очень объемные операции, в том числе за счет развития электрохирургии и возможностей сохранения крови во время операции. Мы разработали очень интересные схемы новой химиотерапии. Речь идет об иммунотерапии. У нас сейчас применяются очень серьезные схемы по комбинированию неоадъювантной химиотерапии с последующими хирургическими этапами у больных, которых никогда так раньше не лечили (то есть их оставляли на пожизненной химиотерапии). А теперь, когда мы осуществляем этап циторедуктивного лечения с последующей химиотерапией, выживаемость по многим локализациям до 3–5 лет составляет до 37,5 %. Цифра просто огромная: эти больные бы не жили раньше! Мы беремся за метастатических больных, которыми до этого не занимались, проводя лучевую терапию на очаге, комплекс иммунотерапии и даже лечение по индивидуальным программам — то, что сейчас называется офф-лейбл терапией.

Онкология в наше время развивается очень динамично: взять хотя бы ядерную медицину или молекулярную диагностику путем секвенирования ДНК, позволяющую подобрать индивидуальную программу для пациентов, у которых, казалось бы, исчерпаны резервы для любой химиотерапии. Онкологом сегодня быть очень интересно, и я думаю, что российская онкология может достичь очень многого при такой всесторонней поддержке, которую мы сейчас видим.