Статьи

Экстраординарный профессор Василий Дмитриевич Шервинский: чем он знаменит?

06.03.2021

Основоположник отечественной клинической эндокринологии Василий Дмитриевич Шервинский был долгожителем с неординарной судьбой. Он стоял у истоков Пироговского и Московского эндокринологического обществ, создал и возглавил Институт органотерапевтических препаратов, преобразованный в 1925 году в Институт экспериментальной эндокринологии, а затем — в Эндокринологический научный центр РАМН. Лечил от базедовой болезни Анну Ахматову. Открыл первый в Москве рентгеновский кабинет. Был инициатором создания Центральной медицинской библиотеки и одним из организаторов обезьяньего питомника в Сухуми. Список заслуг ученого можно продолжать до бесконечности!

КРУГЛЫЙ ОТЛИЧНИК

Endicrinolofy_Today_1(05)_2021_web11.JPG

Знавшие В.Д. Шервинского говорили, что ему все дается легко. Но это как посмотреть! Наделенный блестящим умом, неординарными способностями, решительностью и упорством в достижении цели, он всего добился сам, ведь судьба его не баловала. Родившийся в последний день 1849 года в Омске Шервинский остался круглым сиротой в трехлетнем возрасте, но даже без поддержки родителей сумел продолжить семейную традицию. Стал доктором, как и основатель его рода — обедневший польский шляхтич Ян Матиас Шервинский, служивший в России штаб-лекарем, то есть полковым врачом.

Будущий основоположник клинической эндокринологии воспитывался в Москве, в Александрийском детском приюте, где работала смотрительницей его тетя — родная сестра отца Анина Ивановна Шервинская. Затем воспитание мальчика перешло в руки двоюродного дяди, знаменитого математика П.Л. Чебышёва. Он отдал племянника в московскую классическую гимназию № 3, и тот стал ее гордостью, причем особенно преуспел в изучении иностранных языков, математики, химии и физики. За отличную учебу при переходе из третьего класса в четвертый Василия Шервинского наградили книгой по физиологии человека и животных, которая вызвала у мальчика живой интерес к медицине. Именно тогда он захотел стать врачом.

Окончив гимназию с золотой медалью, 20-летний Василий поступил на медицинский факультет Московского университета и, получив через четыре года диплом лекаря с отличием, начал работать помощником прозектора на кафедре патологической анатомии под руководством заведовавшего ею в то время профессора И.Ф. Клейна и одновременно ординатором в Старо-Екатерининской больнице. Через год после окончания университета у новоиспеченного доктора вышла первая научная публикация. Не прошло и четырех лет, как он с блеском защитил диссертацию «О жировой эмболии» и был избран штатным доцентом кафедры патологической анатомии.

КУРС ЭНДОКРИНОЛОГИИ

С 1882 по 1883 год Василий Дмитриевич стажируется в Лейпциге в лаборатории известного патологоанатома и патофизиолога Юлиуса Конгейма, а также в клинике профессора патологии и внутренней медицины Эрнста Вагнера и его ученика — выдающегося невролога Адольфа фон Штрюмпеля. А затем перенимает опыт у лучшего клинициста Парижа Пьера Потена, доказавшего, что возможности диагностики не исчерпываются функциями стетоскопа и плессиметра, и работает с Жанном Шарко, заложившим основы современной неврологии и психиатрии. Коллеги в шутку называли его «человеком-душем » за разработку метода лечения с помощью гидромассажа. Умиравший от рака Тургенев, узнав, что в Париж приехал русский доктор, пожелал встретиться с ним. Помочь больному писателю Шервинский уже ничем не мог, но во время этого визита познакомился с Полиной Виардо и слушал ее пение…

По возвращении в Россию в 1884 году Шервинский вступил в должность экстраординарного профессора и начал читать лекции на тему «Частная патология и терапия с разбором больных». В этот лекционный курс Василий Дмитриевич включил материалы по заболеваниям так называемых закрытых желез (внутренней секреции), уделяя особое внимание патологии щитовидной железы. Так, например, он доказал, что часто обнаруживаемое при вскрытии коллоидное перерождение этого органа — настолько распространенное явление, что может считаться практически нормой и не имеет ничего общего с раком. Профессор Шервинский исследовал осложнения, возникающие при зобе очень больших размеров (смерть в результате сдавления трахеи, пищевода, блуждающего нерва). Правда, делал он это уже не на кафедре патологической анатомии, а на кафедре частной патологии и терапии внутренних болезней, где сначала был профессором, а потом уже и заведовал ею с 1887 года.

Именно там вместе с ассистентом Леонидом Ефимовичем Голубининым профессор Шервинский создал собственную научную школу, из которой вышли многие отечественные клиницисты, в том числе первые эндокринологи. Василий Дмитриевич читал лекции о микседеме, базедовой болезни и болезни Аддисона. А еще создал общую клиническую амбулаторию для лечения приходящих больных и стал ее директором. Амбулатории присвоили имя ее учредительницы, на чьи средства она была построена, — известной московской благотворительницы Варвары Андреевны Алексеевой, которая приходилась родственницей Константину Сергеевичу Станиславскому. На ее деньги возвели глазную больницу на Тверской улице. Варвара Андреевна финансировала училища, помогала бедным невестам —бесприданницам. Алексеевская амбулатория при клинике внутренних болезней была первой муниципальной больницей Москвы и пользовалась большой популярностью у населения. Здесь всем нуждающимся безвозмездно оказывали плановую и экстренную медицинскую помощь, причем лекарства тоже выдавали бесплатно.

С 1899 по 1907 год Шервинский был директором факультетской терапевтической клиники Московского университета и открыл при ней первый в Москве рентгеновский кабинет. За выдающиеся заслуги в 1905 году Василию Дмитриевичу присвоили звание почетного профессора Московского университета. Карьера ученого складывалась на редкость удачно, пока он не разрушил ее собственными руками, проявив гражданскую позицию. В мае 1912 года почетный профессор на долгих пять лет покинул родную кафедру в знак протеста против реакционной политики министра народного просвещения Льва Аристидовича Кассо. Вместе с ним уволилась большая группа либерально настроенных профессоров, и подал в отставку ректор Московского университета. Вся эта громкая история с профессорским протестом получила название «дело Кассо». Профессура протестовала против указа министра «О временном недопущении публичных и частных студенческих заведений». Циркуляр запрещал проведение собраний в университете, вменял в обязанность ректору не допускать проникновения в университет посторонних и сообщать в полицию о предполагаемых сходках; на градоначальника возлагалась обязанность закрывать университет с помощью полиции в случае волнений.

Endicrinolofy_Today_1(05)_2021_web14.JPG

В университет профессор Шервинский вернулся только после революции в 1917 году. А до этого на общественных началах читал курс лекций врачам Солдатенковской больницы и консультировал больных в терапевтическом отделении.

ОПЕРЕЖАЯ ВРЕМЯ

После Октябрьской революции Шервинский стал членом ученого медицинского совета при Наркомздраве РСФСР и научным руководителем лаборатории тирео-дэктомированных коз. Здесь исследовали лактогенный эффект тиреоидэктомии. Его научное обоснование было найдено лишь в конце ХХ века. Оказалось, что гиперпродукция тиреотропного гормона после удаления щитовидной железы сопровождается гиперпролактинемией, ведущей к появлению молока. Причем не только у коз, но и у женщин после соответствующей операции. Впоследствии лаборатория была реорганизована во Всесоюзный институт экспериментальной эндокринологии с Шервинским в качестве директора. Он наладил выпуск таких препаратов, как адреналин, антитиреоидин, овариорин, маммокрин и пантокрин, предложил ори- гинальную технологию производства инсулина и способ получения тестостерона из крови, оттекающей из семенников быка.

В 1924 году на базе института было создано Российское научное общество эндокринологов, а чуть позже под редакцией Василия Дмитриевича вышел первый номер журнала «Вестник эндокринологии». Когда при институте открылся клинический отдел, Шервинский, которому в тот момент было уже далеко за семьдесят, занял должность его научного консультанта, организовал курсы подготовки терапевтов по специальности «эндокринология», написал первое отечественное руководство по эндокринологии.

А какие люди лечились у Шервинского! Луначарский, Менжинский, Маяковский, Горький, чуть ли не вся труппа Малого театра во главе с ведущими актерами — Ленским,Федотовой, Южиным и Ермоловой…

СОВЕТСКИЙ ПОМЕЩИК

Еще в 1892 году Шервинский приобрел усадьбу в Черкизове под Коломной, а в 1928-м ВЦИК выдал ему особую грамоту на право проживания там и тогда же 78-летнему ученому присвоили звание «Заслуженный деятель науки». На этой даче бывали Брюсов, Кочетков, Лозинский, Пастернак, Цветаева, но особенно часто гостила Анна Ахматова, долгие годы страдавшая базедовой болезнью. Василий Дмитриевич консультировал и лечил ее. Однажды назначил операцию. Кто-то из знакомых в ужасе поинтересовался у Анны Андреевны, дадут ли ей наркоз и насколько сильной будет боль? Ахматова холодно ответила: «Не знаю и не интересуюсь знать». К физическим страданиям она относилась с презрением, как древнегреческие стоики. Сохранилось несколько снимков Шервинского и Ахматовой, а так-же портрет поэтессы, написанный внучкой Василия Дмитриевича — Анной.

Шервинский умер в ноябре 1941 года от остановки сердца на фоне пневмонии, не дожив всего месяц до 92-го дня рождения. Подкосила его война. Обстановка было сложной, противник наступал. Бои шли совсем рядом, под Каширой. Вырваться из Москвы на похороны было практически невозможно… Проводить Шервинского в последний путь смог лишь профессор Дмитрий Александрович Бурмин. Василия Дмитриевича похоронили в селе Черкизове, но впоследствии сын перевез его прах в Москву на Новодевичье кладбище.

Подготовил Иван Белокрылов


 

Endicrinolofy_Today_1(05)_2021_web12.jpgАнна Ахматова: из пациенток в родственники

Отношения между врачом и пациентом иногда из профессиональных перерастают в родственные. Сближению профессора Шервинского с Ахматовой способствовал его сын Сергей — известный поэт и переводчик. Это он летом 1936 года пригласил Анну Андреевну в усадьбу отца Старки на окраине села Черкизово, что под Коломной. Сам хозяин называл свое владение «коломенской аномалией». Время здесь будто остановилось: в самые тяжелые годы репрессий на даче Шервинских царил дух дореволюционной свободы. Для Ахматовой это был глоток свежего воздуха. Ведь она переживала трудные времена: в 1935 был арестован ее сын Лев, затем его выпустили из тюрьмы за отсутствием состава преступления, но в 1938 году посадили повторно и отправили на 5 лет в лагерь под Норильском.

«Когда утром все сходились в столовую, Анна Андреевна никогда не запаздывала, — вспоминал Сергей Шервинский. — Являлась по первому приглашению из своей комнаты, соседней со столовой, считая неприличным хоть скольконибудь нарушить режим, установленный в доме. Диета ее была довольно строга, но это требовало не каких-либо изысков, а только внимания к ее здоровью. В первый же из приездов к нам Анны Андреевны мой отец избавил ее от тяжелых сердечных приступов, угадав своей врачебной интуицией, да и долголетним опытом, что причина нездоровья — в заболевании щитовидной железы. С моим отцом у Анны Андреевны сложились отношения взаимного уважения, которые, однако, при сдержанности и воспитанности обоих характеров так и не допустили полной раскрытости, но со временем стали практически родственными.

Endicrinolofy_Today_1(05)_2021_web13.JPG

В дому у нас к приезду Ахматовой не делалось никаких особых приготовлений. Ей предоставлялась небольшая квадратная комната с окошком в сад. Прямо под окном поднимались каменные, с боков замшелые ступени на каменную же террасу, открытую, с украшенными латунью и бронзой решетками по рисункам Бовэ. Вид на яблоневый сад прегражден был большим кустом белой сирени. Все в комнате обеспечивало гостье тишину — единственную роскошь, которую мы могли ей предоставить. Дом был одноэтажный, каменный, со скромным, но классическим фронтоном и нишами по сторонам главной двери. Стены дома были чуть ли не в метр толщиной.

Ахматова никогда не говорила о своем помещении. Вообще она была неприхотлива. Может быть, сказывалась и многолетняя привычка гнездиться на случайных ветках, — комната, где она обычно подолгу жила в Москве, была меньше любой монастырской кельи»


НАШИ ПАРТНЕРЫ